Живи. Играй.
Я не очень-то люблю вспоминать свое детство. Нет, не то, глубокое детство, когда домой только затемно, когда казаки-разбойники, прятки, горки и санки, большая компания друзей от 5-ти до 16-ти лет и большой двор - какой простор для творчества. Нет, я про то, что было лет в девять, когда седьмой этаж сменился на пятый, большая квартира - на однокомнатную, бескрайний двор - на пятак с горкой и песочницей без песка, а друзья - на раз-два и обчелся. Я про то, когда семьей стала лишь мама, а папа был по праздникам. Очень большим и редким праздникам. Наверно, неизменным после переезда осталось лишь одно: лавочки и бабушки. Бабушки и лавочки. В общем, целое и неразрывное понятие.
С кухни был виден клен, еле достававший макушкой до уровня окон, с балкона - два каштана, а поутру под окнами проходили школьники в красных галстуках. Я завидовала. У меня никогда не было галстука. Я так и не успела стать пионером.
На лето к бабушке приезжала Ира. Для детства достаточно немного общего, и у нас оно нашлось. Мы сдружились, оказались одногодками и с тех пор ее характер не давал мне покоя. Маленький тиран в морском костюмчике, капризная и волевая. Помнится, нам никогда не удавалось поссориться.
Она жила с матерью и братом в небольшой однушке в другом районе, а летом оставалась у бабушки с дедом. По сути, все наше детство прошло неразрывно вместе.
По весне мы пробирались на тэц во дворах за чайными розами и в садики за охапками сирени. За сиренью можно было лишь в дождь, в грозовой майский ливень, когда сторож прятался в подсобке. Мы лазили на вишню за домом и могли часами сидеть над проспектом, подъедая кисло-черную ягоду. Мы сидели на маленьком раскидистом клене и пугали прохожих. Мы жарили "хворост" и чуть не спалили кухню. А "хворост" потом скормили обжоре-Ленке с четвертого этажа. Странно, но ей понравилось.
Иногда мы даже ночевали вместе, и это было весело и как-то очень тепло, если бы Ира не стягивала ночью на себя одеяло. Мы сообща дразнили нескладного парнишку-соседа, а он таскал за собой использованный презерватив, привязанный к палке веревкой и распугивал им ребятню. Мы рассматривали с балкона окна напротив и думали, что одинокий мужчина, живущий под самой крышей - гей. Собственно, я и сейчас не уверена в обратном. Ее бабушка пекла чудные пирожки, а дед был глуховат и не реагировал на просьбы, но всегда слышал бабкины бурчания в свой адрес из соседней комнаты.
Она всегда была рядом в самые тяжелые моменты. Всегда, когда была нужна.
С годами она так и не изменила своему характеру, оставшись волевой и решительной. Я вот только не знаю - счастлива ли она, а такое не спрашивают. Потому что чуют нутром, но словам не верят. Знаю только насколько она устала и вижу по ней, как выматывает маленький ребенок.
Ее дед угас на глазах и быстро умер. Бабушку разбил инсульт.
Маленький дворик вырос и разъехался. Дети, которых я помню ростом в два вершка, сейчас выше меня и совсем не узнают. Бабушек и дедков с лавочек похоронили одного за другим. Парнишка-сосед уже почтенный семьянин, чуть ли не первый из нас, и готовит ребенка к школе. Нашу вишню и раскидистый маленький клен давно спилили.
Единственное, что осталось почти неизменным - вид из окна. Клен из кухни, давно обогнавший мой пятый этаж, и два возмужавших каштана - с балкона. Вид из окна, который я не вижу, потому что и меня там нет. Взгляд не наружу, а в себя. Дом с пустыми глазницами: его глазами была и до сих пор остаюсь я.
-
-
12.03.2007 в 16:54Все меняется..
-
-
12.03.2007 в 17:03Хочется просто сказать как в детстве: "я нечаянно... оно само". Оно само, правда...
-
-
12.03.2007 в 17:05-
-
12.03.2007 в 18:08Открою :о)
-
-
12.03.2007 в 19:29А посты, особенно про детство, пишутся как-то на одном дыхании - будто ниточку тянешь и клубок разматываешь, сам не зная куда выведет.
-
-
13.03.2007 в 21:51-
-
13.03.2007 в 21:59