Мир издевается надо мной и ставит эксперименты. В то время как я флегматично плыву сонным ежиком по реке, напевая под нос "и скучно, и грустно, и некому морду набить", мир использует меня в собственных корысных целях. Все, все будто сговорились.
- Доця, - говорит мама. - Надо груш натрясти. Да и яблоки поспели.
И доця послушно, даже с некоторым садомазохистким удовольствием лезет на дерево. А по деревьям она, надо сказать, лет пятнадцать не лазила, только в детстве за чужими абрикосами, за что была раза три безжалостно деревом скинута, но они того стоили. И вот, значится, лезет она в сумерках на последнюю грушу. Обнимает ее как родную и давай из нее душу вытряхивать. Листья падают, ветки какие-то, даже один раз душа упала, отряхнулась и в соседних кустах настороженно спряталась, а груши будто гвоздями прибиты. Тут и мама подошла, чего, говорит, ты там делаешь в темноте да на абрикосе?
- На абрикосе?.. Известно, чего, - отвечаю, - груши, сцуко, трясу.
- Ааа. Ну и как?
- Странно, но почему-то не падают.
Слезла, поплевала на руки и на истинную грушу полезла.
А с мышью, думаете, все так просто закончилось? Как же. Похоронили мы первую со всеми почестями в мусорке, поставили новый капкан. Пришел вечером мой мужчина домой, - ой, говорит, поймалась!
- Правда? - спрашиваю, а сама за косяк подальше прячусь.
- Правда-правда. Смотри, какая она, буэ, миленькая!
- Да нет там ничего!
- Ну посмотри! - настаивает мужчина. - А то ведь я не слышал никогда, как ты визжишь.
И уж так я старательно всматриваюсь, а нет ничего. И вдруг - бац! увидела. Взвизгнула и у противоположной стенки в один прыжок была. Смотрю на мужчину круглыми глазами, а мужчина за сердце держится. Ну, тебя, говорит, с твоими экспериментами! Так и до инфаркта недалеко.
Я, наверно, и в пожарной охране по совместительству могу. Вместо сирены. Зато мышей больше нет. Поди, уничтожились ультразвуком.