Сегодня...

... в один какой-то момент далеко не прекрасного рабочего утра я почувствовала, что всех ненавижу. Всех, кто есть или появляется в одном пространстве со мной на расстоянии пяти метров. Секретаря, монотонно бубнящую под нос одну и ту же строчку из какой-то глупой песни, адвокатессу, вторгшуюся в мое пространство щелканьем челюстей и чавканьем жвачки, адвоката в кроваво- красной рубашке с идиотскими вопросами, молодого самоуверенного парня, бесконечно теребящего в руке связку ключей за дверью, начальство с глупыми придирками от очередного пмс или плохого настроения, кассиршу в супермаркете, беспардонно листающую за кассой мой журнал и задерживающую меня с обеденного перерыва, подсудимого в клетке с открытой формой туберкулеза в открытом заседании, и просто всех и каждого, появляющегося в поле зрения - не-на-ви-жу. И точка.

У меня наступает визуальное бешенство от бесконечного количества чужих или незнакомых мне людей, и спасение от этого - только в теплом доме, чашке любимого кофе и покое.

Полтора часа маникюрных процедур, в которых я подсознательно пыталась найти равновесие, оправдали надежды - и я вышла расслаблено-полусонной, почти что умиротворенной. До того момента, пока сучная бабка в лифте не испортила настроение окончательно.



У меня есть одна надежда- что это усталость, полнолуние, и завтра все пройдет. Иначе прийдется вытаскивать себя самой.

---

О своем.

Есть вещи абсолютно "квадратные", которые не желают вмещаться в круглой голове. Это либо парадоксы, либо то, что ты не можешь понять и принять.

---

Дождь.

Я люблю дождь. Люблю идти по улице, когда ветер развевает полы пальто и растрепывает волосы, бросая отяжелевшие влажные пряди на лицо; когда их ловишь губами; когда сдерживаешь подол юбки, бесстыдно заворачивающийся нахальным ветром; когда навстречу тебе идут лишь редкие прохожие, зябко кутающиеся и уворачивающиеся от порывов ветра, не понимающие твоего восторга от непогоды, от бушующей грозы и раскатов грома - а ты просто чувствуешь эту стихию, ты просто одно целое с ней в этот момент, и хочется сорваться, выпустить зонтик из рук и бежать, бежать за ним следом, навстречу ветру и каплям, навстречу этому ликующему чувству, охватывающему тебя с головы до ног.

Я люблю дождь за возможность проводить уютные вечера в полутемной комнате, свернувшись на диване и вслушиваясь в звуки за окном; открывать окно и подставлять лицо горстям капель, бросаемых в лицо ветром, чувствовать свежесть воздуха и обостяющиеся запахи цветущих яблонь и молодой листвы, запахи весны и прибитой асфальтной пыли; и засыпать под монотонный перестук капель по козырьку балкона, будто под убаюкивающую колыбельную. Люблю.

---

Наверно, если бы мне не был чем-то так дорог этот дневник, то я бы его уже давно удалила. Но держит. Страницами, воспоминаниями, ассоциациями? Не знаю. Это как старая, заношенная вещь, которая и не нужна уже, но - дорога сердцу.

---

Вроде бы всем все понятно: нужно охранять личное, нужно быть внимательней к мелочам, нужно помнить, что у тебя на дискете. И если на ней содержится хоть один личный файл, то вероятность его публичности очень высока. На днях у меня на работе по чьей-то глупости и неосмотрительности небольшая переписка оказалась достоянием чужих глаз. Не дети, не глупы вроде бы. Но... Люди, ну будьте же внимательны к содержанию дискет, которые вы отдаете кому-то в руки. Даже если на пять минут. Их достаточно, чтобы скопировать все.

---

Кажется, как с годами не меняешься, комплексы остаются старые, родом то ли из детства, то ли из юности. Зеркало спорит с ними с переменным успехом, собственное настроение меняется от полного удовлетворения собой до "мама, кто это??!". Затаенные комплексы просыпаются с утроенной силой в примерочной кабинке, когда непременно хочется примерить что-то на размер меньше собственного. Или на пляже, когда рядом с тобой обязательно раскинет грудь не меньше третьего размера какая-нибудь мымра девушка. Да и много таких моментов и мест, где комплексам совершенно не время и не место.



Я не комплексую, по большому счету. Просто подсознательно стремлюсь к совершенству, к какому-то идеалу, который присутствует только в моем воображениии и не нужен никому, кроме меня. Только вот быть идеалом для себя -бессмыслено. Им хочешь быть для того, кто рядом с тобой. Чтобы ловить восхищение в любимых глазах, чувствовать гордость и осознавать, что ты- Лучшая. Не понимая порой, что тебя любят такой, какая ты есть. И ты являешься ею по определению.

---

Мне кажется,

я разучилась ставить многоточия в конце строк.

Изначально, дневник - это то, что ты ведешь для себя, твое личное. Как может быть истинным дневником то, что читает кроме тебя еще неопределенное количество в общем-то незнакомых тебе людей, я не знаю.

Изначально этот дневник заводился с пониманием того, что его будут читать люди, знающие меня в реале. Если четко разграничивать личное и общественное, то тут вообще не о чем писать. Одновременно, если рядом есть человек, который может восполнить твою жажду общения и понять тебя, то не будет нужды писать в общем. Большинство тех, кто здесь проживает, в силу различных причин ощущают нехватку в понимании и в отсутствии близкого и родного человека рядом. Потому и не было за последнее время ни одной записи: я здесь не то что не жила, но и не чувствовала потребности в присутствии.



А еще я поняла: фраза "я боюсь одиночества, боюсь остаться одна" - означает лишь то, что ты боишься остаться без того человека, что рядом с тобой. Ты с ним слишком связана, чтобы действительно что-то желать поменять в своей жизни. И это ни хорошо, ни плохо- просто это твоя жизнь. Прими ее и найди в ней свое счастье.

---

Есть только то, что здесь и сейчас.

Здесь и сейчас.

Вне зависимости от момента.

---

Будто слышишь скрип проржавевших петель, открывая этот дневник. Бережно стряхиваешь пыль с того, что еще недавно было дорого. Он важен и сейчас - как память о прожитом годе. Дневник, хранящий намного больше воспоминаний - или совсем иные,- чем помню я, чем те, что остались в памяти, а не в электронном виде.



Незаметно отмерив год дневника, вспомнив о дате утром - мимолетом, невзначай, уходя на работу, - отмеряю новый год. Все намного лучше, чем было год назад. Есть смысл и цели. Есть самое главное. И, несмотря на все, что могло бы помешать так сказать, я говорю: я умею быть счастливой. Несмотря ни на что. Когда ты рядом.

---

Насколько удивительно остро большой многомиллионный город вдруг может тебе показать твое в нем одиночество.

---

Паззлы.

Иногда так много просится сказать, что в фразы не выстраиваются слова, теряются на полпути и выбиваются из строчек. Так можно желать сделать все и сразу, но пока не будет порядка в голове, не будет толку и от дел. Так и этот текст- не больше, чем слова, сумбурно выстроенные в фразы.

Это давнее ощущение, будто в своей жизни я собираю паззл. Первые его кусочки появились давно, в то время, когда одна чья-то неосторожно сказанная фраза вдруг не уложилась в общую картинку и оставила недоумение. Ее отложили на потом, и только спустя время ей нашлось место. Но ощущение целостности картинки было потеряно. Это было давно, слишком много лет назад и сама причина не вспомнится сейчас. Жизнь становилась сложней, слишком много выпадало из нее кусочков фраз и поступков, которые не давали покоя безответностью на вопрос "почему?", цепляясь острыми краями в памяти. Оставляли недоумение и чувство, будто что-то не так. Одни сглаживались и со временем притирались к общей картинке, другие оставляли шрамы на пальцах при попытке подстроить их под общий фон, но шрамы на пальцах - это не острыми краями через сердце, как проходили третьи, выстраивая совсем иную правду. Один кусочек паззла будет невесом и заставит улыбнуться, построив общую картинку, другой подобно камню разрушит иллюзию, обнажив за ней нелицеприятное de facto.

Я строила паззлы, заканчивая одни и любуясь проделанной работой, бросая другие на полпути, не найдя в них желаемого и той картинки, что была нарисована на такой красивой упаковочной коробке; третьи рушила сама, не прощая жизни ее жестокости и несовершенства.

Все это время мне хотелось построить одну красивую картинку - чтобы в дальнейшем можно было просто дополнять ее незначительными деталями, сохраняя общий фон.

Но появляются новые кусочки паззлов - и снова и снова не подходят, режут пальцы краями лезвий и рассыпаются от неосторожных движений.

Я завидую людям, которые умеют не принимать близко к сердцу все, что происходит вокруг. Не собирают паззлы, не строят логических цепочек из событий, не задумываются и не чувствуют.

---

На рубеже

---

Уже войдя в дом, хотелось написать о том, как было тяжело последние недели, какой объем работы сделан и какая усталость сопровождала эти дни - но я дома и все уже в прошлом. О том, какая пустота чувствуется, когда на трое суток пропадает инет, не работает телефон и денег на счету на три смс. Но это уже неважно. В отпуск уже не отпускают просто так- расценки возросли до взрослой платы. Я легко убеждаю других в своей профессиональной значимости - и одновременно удивляюсь про себя собственной возросшей планке. Я начинаю выростать из занимаемой должности и впереди нужны новые горизонты.

А еще понимаю другое- меня перестает волновать общественное мнение.

Обособленность.

---

...А иногда бывает настроение- поплакать. Просто поплакать. Найти повод, а если вдруг не окажется - вспомнить, сделать, придумать. И так тоненько, так горько, так в голос, и на одной ноте, и в подушку. И ногами по дивану поколотить - детство вспомнить, тихо радуясь в душе, что наконец-то за такую красивую истерику никто не всыплет по -простите- попе. Театр одного актера. Пожалейте меня, пожалейте: мне плохо, мне грустно, но у меня нет повода. Да было бы настроение- а повод найдется!.. Тоже полезно, между прочим. Только мужчин от такого лучше уберечь- оставьте в зрительном зале лишь животных. И рыбкам весело, и вам не стыдно. А кот к вам тоже подойдет поинтересоваться - что здесь вообще происходит?.. Но он хотя бы через несколько лет не поймает себя на размышлениях: и какого он, собствено, женился на такой истеричке?.. Это, наверно, и называется- поплакать наздоровье. Снять стресс, расслабиться - и пойти заниматься дальше своими делами.



Может, оттого, когда действительно плохо и больно - то прячешь слезы и задыхаешься рыданиями, но не выпускаешь наружу. Именно тот повод, из-за которого стоит плакать- и не дает. И если вдруг прорвет плотину - я приглушу в себе желание говорить слезами. Слезы - это язык боли. Я хочу его забыть.

---

И не было ни одного не важного дня, ни одного пустого. Закрывая крестиком прошедший день, в ожидании провала в сон, мы чертили одну сплошную по намеченным штрихам и доверяли новые пунктиры. Нашим дням и ночам давно потерян счет, а чувствам малы определения. Мы знаем, как скупы слова, когда они лишь строчки. И как они излишни, когда есть взгляд и жест. Здесь прожита жизнь, день за днем. Найдены отражения собственным мыслям в строчках, а в строчках - друг друга. Этот мир вместил в себя сотни записей, тысячи смс и километры истории – но он так мал и несовершенен, чтобы передать хоть грамм реальной нежности.

На исходе последних дней зимы я считаю про себя дни и все так же ставлю крестики.

«Десять дней- до тебя.

Сегодня- день минус первый»

©

---

"Пять страниц".



В Ленинградской гостинице, в той, где сегодня пишу я,

Между шкафом стенным и гостиничным тусклым трюмо

Я случайно заметил лежавшую там небольшую

Пачку смятых листов - позабытое кем-то письмо.

Без конверта и адреса. Видно, письмо это было

Из числа неотправленных, тех, что кончать ни к чему.

Я читать его стал. Било десять. Одиннадцать било.

Я не просто прочел - я как путник, прошел то письмо.

Начиналось, как водится с года, числа, обращенья;

Видно, тот, кто писал, машинально начало тянул,

За какую-то книжку просил у кого-то прощенья...

Пропустив эти строчки я дальше в письмо заглянул.







Первая страница



Через час с небольшим уезжаю с полярным экспрессом.

Так мы прочно расстались, что даже не страшно писать.

Буду я отправлять, будешь ты получать с интересом,

И знакомым читать, и в корзинку спокойно бросать.

Что ж такое случилось, что больше не можем мы вместе?

Где не так мы сказали, ступили не так и пошли,

И в котором часу, на каком трижды проклятом месте

Мы ошиблись с тобой и поправить уже не смогли?

Если б знать это место, так можно б вернуться, пожалуй,

Но его не найдешь. Да и не было вовсе его!

В нашей жалобной книге не будет записано жалоб:

Как ее ни листай, все равно не прочтешь ничего.

Взять хоть письма мои - я всегда их боялся до смерти.

Разве можно не жечь, разве можно держать их в руках?

Как их вновь ни читай, как их вновь ни сличай и ни мерь ты,

Только новое горе разыщешь на старых листках.

Ты недавно упрямо читала их все по порядку.

В первых письмах писалось, что я без тебя не могу,

В первых письмах моих, толщиною в большую тетрадку,

Мне казалось - по шпалам, не выдержав, я побегу.

Все, что думал и знал, заносил на бумагу сейчас же,

Но на третьей отлучке (себя я на этом ловлю)

В письмах день ото дня по-привычному громче и чаще

Повторяется раньше чуть слышное слово "люблю".

А немного спустя начинаются письма вторые -

Ежедневная почта для любящей нашей жены,

Без особенных клякс и от слез никогда не сырые,

В меру кратки и будничны, в меру длинны и нежны.

В них не все еще гладко, и, если на свет посмотреть их,

Там гостила резинка; но скоро и ей не бывать...

И тогда выступают на сцену последние, третьи,

Третьи, умные письма,- их можешь не жечь и не рвать,

Если трезво взглянуть,- что же, кажется, страшного в этом?

В письмах все хорошо - я пишу по два раза на дню,

Я к тебе обращаюсь за помощью и за советом,

Я тобой дорожу, я тебя безгранично ценю.

Потому что я верю и знаю тебя все короче,

Потому что ты друг, потому что чутка и умна...

Одного только нет, одного не прочтешь между строчек:

Что без всех "потому" ты мне просто, как воздух, нужна.

Ты по письмам моим нашу жизнь прочитать захотела.

Ты дочла до конца, и тебе не терпелось кричать:

Разве нужно ему отдавать было душу и тело,

Чтобы письма такие на пятом году получать?

Ты смолчала тогда. Просто-напросто плача от горя,

По-ребячьи уткнувшись, на старый диван прилегла,

И рыдала молчком, и, заслышав шаги в коридоре,

Наспех спрятала письма в незапертый ящик стола.

Эти письма читать? За плохое бы дело взялись мы,-

Ну зачем нам следить, как менялось "нежны" на "дружны".

Там начало конца,где читаются старые письма,

Где реликвии нам - чтоб о близости вспомнить - нужны.





Вторая страница



Я любил тебя всю, твои губы и руки - отдельно.

Удивляясь не важным, но милым для нас мелочам.

Мы умели дружить и о чем-то совсем не постельном,

Лежа рядом, часами с тобой говорить по ночам.

Это дружба не та, за которой размолвку скрывают.

Это самая первая, самая верная связь.

Это дружба - когда о руках и губах забывают,

Чтоб о самом заветном всю ночь говорить, торопясь.

Год назад для работы пришлось нам поехать на Север,

По старинным церквам, по старинным седым городам.

Шелестел на лугах одуряюще пахнущий клевер,

И дорожная пыль завивалась по нашим следам.

Нам обоим поездка казалась ужасно счастливой;

Мой московский заморыш впервые увидел поля,

И луга, и покосы, и северных речек разливы

И впервые услышал, как черная пахнет земля.

Только здесь ты заметила в звездах все небо ночное,

Красноватые сосны стоят вдоль дорог, как стена...

Почему ты на Север не ездила раньше со мною,

Почему ты на землю привыкла смотреть из окна?

Как-то вышло, что здесь ты, всегда мне дававшая руку,

Ты, с улыбкой умевшая выручить в худший из дней,

Ты, которой я слушался, мой поводырь и порука,

В нашем добром содружестве бывшая вечно сильней,

Здесь, далеко от дома, в поездке, ты вдруг растерялась,

Ты на все удивлялась - на листья, кусты и цветы.

Ты смеялась и пела; все время мне так и казалось,

Что, в ладоши захлопав, как в детстве, запрыгаешь ты.

Вспоминаю закат, переезд через бурную реку.

В мокрой лодке пришлось на колени тебя посадить,

Переправившись в церковь со строгими фресками Грека,

Мы, еще не обсохнув, о них попытались судить.

Со смешным торжеством мы по краскам века узнавали,

Различали святых по суровым носам и усам

И до самого купола дерзкой рукой доставали

И спускались обратно по скользким и шатким лесам.

Ты попутчицей доброю сделаться мне пожелала,

Чтоб не портить компании, горькое пиво пила,

Деревянное мясо с веселой улыбкой жевала,

На туристских привалах спала, как в Москве не спала.

Помню это шоссе с торопливой грозой, с облаками.

Я хотел отдохнуть, ты сердито пожала плечом

И особенно громко стучала в асфальт каблуками,

Чтобы мне доказать, что усталость тебе нипочем.

Что ж, мой верный попутчик, ведь эдак, пожалуй, и нужно -

И жевать что придется, и с жесткой постелью дружить.

Жаль одно - что в поездке мы жили подчеркнуто дружно,

Неурядицы наши решив до Москвы отложить.

Это нам удалось. Только это как раз ведь и страшно,

То, что распри свои отложить мы впервые смогли.

Там начало конца, где, не выдернув боли вчерашней,

Мы, желая покоя, по-дружески день провели.





Третья страница



Помню время, когда мы на людях бывать не умели,

Нам обоим мешали их уши, глаза, голоса.

На веселой пирушке, где много шумели и ели,

Было трудно нам высидеть больше, чем четверть часа.

Чтобы лекции слушать, нарочно садились не рядом.

Впрочем, кто бы, и как бы, и что бы ни стал нам читать,

Разве мог помешать он нам взглядом выпрашивать взгляда

И, случайно не встретив, смертельной обидой считать?

Помню, ты на собрании. Жду тебя долго. И трижды

То к дверям подхожу, то обрывки ловлю сквозь окно -

Только б слышать твой голос! Не важно, о чем говоришь ты,-

Пусть о сдаче зачетов, не все ли мне это равно?

Что такое привычки, мы даже не знали сначала;

Если знали из книг, то старались о них забывать.

И друг друга любить в это время для нас означало -

Каждый день, как впервые, друг другу себя открывать.

Было что открывать. Было порознь накоплено каждым.

Чтоб вдвоем докопаться до самых забытых углов,

Чтобы всякую мелочь припомнить хотя бы однажды,

Нам на первых порах ни часов не хватало, ни слов.

Но потом нам хватило и слов, и часов, и рассудка,

Чтоб свои треволненья ввести понемногу в русло.

Было дела по горло. Не виделись часто по суткам,

С головой уходя я в свое, ты в свое ремесло.

Мы учились делить только то, что сегодня и завтра,

Разговаривать нынче о том, что случилось вчера.

Это стало спокойным, привычным, как утренний завтрак.

Даже время на это отведено было с утра.

Мы друг другу за все благодарными были когда-то.

Все казалось находкою, все не терпелось дарить.

Но исчезли находки, дары приурочены к датам,

Все и нужно и должно, и не за что благодарить.

Куча мелких привычек нам будние дни отравляла.

Как я ел, как я пил - все заранее знать ты могла;

Как я в двери входил, как пиджак на себе оправлял и

Как садился за стол, как вставал я из-за стола.

Все вдвоем да вдвоем. Уж привычными смотрим глазами

И случайных гостей принимаем все с меньшим трудом.

Через год, через два мы уже приглашаем их сами,

И друзья, зачастив, не стесняясь заходят в наш дом.

В шумных спорах о вечности весело время теряем,

Стол газетой накрыв, жидкий чай по-студенчески пьем.

Но, оставшись одни, в эти дни мы еще повторяем:

"С ними было отлично. А все-таки лучше вдвоем".

Если лучше вдвоем - это значит, еще не насмарку,

Это значит, что ладим, что все еще вместе скрипим...

Помню день, когда поняли: словно почтовая марка,

Наша общая жизнь была проштемпелевана им.

Как на грех, выходной. Целый день толковали о разном.

И, надувшись, засели в углах. Я в одном. Ты в другом.

Мы столкнулись в тот день с чем-то скучным, большим, безобразным,

Нам впервые тогда показалось, что пусто кругом.

Говорить не хотелось, довольно уже объяснялись.

Спать и рано, и лень застилать на диване кровать.

И тогда, как по сговору, сразу мы оба поднялись

И пошли к телефону: кого-нибудь в гости зазвать.

Вот и гости пришли. Мы особенно шумно галдели,

Нашу утлую мебель в два счета поставив вверх дном,

Мы старались шуметь, чтоб не думать о собственном деле,

Мы старались не думать - и думали все об одном:

Что впервые в гостях мы себе облегченья искали,

Что своими руками мы счастье свое отдаем.

Чем тоскливее было, тем дольше гостей не пускали.

Наконец отпустили я снова остались вдвоем...

Много раз нам потом хорошо еще вместе бывало.

Мы работали рядом и были довольны судьбой,

Но я помнил всегда, да едва ли и ты забывала,

Что однажды вдвоем показалось нам плохо с тобой.

Мы, почувствовав это, глядели глазами сухими,

Понимали, что вряд ли от памяти мы убежим.

Там начало конца, где, желая остаться глухими,

В первый раз свое горе заткнули мы криком чужим.





Четвертая страница



Помнишь узкую комнату с насмерть продрогшей стеною,

С раскладною кроватью, со скрипом расшатанных рам?

Ты все реже и реже в нее приезжала со мною,

Иногда перед сном и почти никогда по утрам.

Ты ее не любила за грязные чашки и склянки

И за то, что она не тепла, не светла, не бела.

За косое окно, за холодную печку-времянку

И за то, что времянкой вся комната эта была.

Я тогда обижался. На время забросив работу,

Я повесил ковер. Я разбитое вставил стекло.

Я вколачивал гвозди. С мужской неуклюжей заботой

Я пытался наладить в ней женский уют и тепло.

Было все ни к чему. Стало холода меньше и ветра,

Но остался все тот же бивачный невыжитый дух.

Может, просто нам тесно? Но семь с половиною метров,

Если все хорошо,- разве этого мало для двух?

Мы щенятами были. Немало пришлось нам побиться,

Чтоб понять, что причиной не комната и не кровать,

Чтоб понять наконец: как недолго и просто влюбиться

И как сложно с тобой с глазу на глаз нам век вековать.

Сколько в этой каморке с тобой мы зубрили зачетов.

Керосинку внеся, согревались непрочным теплом.

Сколько ты исправляла моих чертежей и расчетов,

Терпеливо азы повторяла со мной за столом.

Я недавно там был, там при скором отъезде забыто

Много разных вещей, там халат твой домашний висит,

Два кривых костыля в капитальную стену забиты,

И на них запыленная длинная рама косит.

Как жива эта память, что нам вспоминать даже рано:

Было туго с деньгами, неважное было житье,

На рожденье мое, отыскав эту старую раму,

Вставив снимки свои, ты на память дала мне ее.

Двадцать снимков твоих. По годам я тебя разбираю:

Вот двухлетний голыш, вот девчонка с косичкой смешной,

Вот серьезный подросток, и около правого краю

Ты такая, какой в первый раз увидалась со мной.

Как я мог позабыть твои карточки в комнате этой?

Все висят здесь по-прежнему, так, словно ты не ушла.

Там начало конца, где, на прежние глядя портреты,

В них находят тепло, а в себе не находят тепла.





Пятая страница





Ну, расстались с тобой и сидели бы, кажется, молча.

Понимали бы трезво, что жизнь еще вся впереди.

Отчего же пишу я с такой нескрываемой желчью,

Словно я не забыл, словно крикнуть хочу: погоди!

Погоди уходить! Что я, проклятый, что ль, в одиночку

Наши беды считать! В сотый раз повторять: "Почему?"

Приезжай, посидим, погрустим еще целую ночку.

Раз уж надо грустить, мне обидно грустить одному.

Если любишь, готовься удар принимать за ударом,

После долгого счастья остаться на месте пустом;

Все романы обычно на свадьбах кончают недаром,

Потому что не знают, что делать с героем потом.

Отчего мне так грустно? Да разве мне жизнь надоела?

Разве птицы не щелкают, не зеленеет трава?

Разве, взявшись сейчас за свое непочатое дело,

Я всего не забуду, опять засучив рукава?

Да и ты ведь такая, ты тоже ведь плакать не будешь,

Только старый будильник приучишься ставить на семь.

Станешь вдвое работать... Решивши забыть - позабудешь,

Позабывши - не вспомнишь, не вспомнив - забудешь совсем.

Все последнее время мне вдоволь тоски приносило,

Но за многие годы не помню ни часа, ни дня,

Чтобы слышал в руках я такую тяжелую силу,

Чтобы жадность такая гнала по дорогам меня.

Отчего ж мне так грустно? Зачем я пишу без помарок

Все подряд о своих то веселых, то грустных часах,

Так письмо тяжело, что еще не придумано марок,

Чтоб его оплатить, если вешать начнут на весах.

Я письмо перечту, я на пальцах еще погадаю

Отправлять или нет? И скорее всего не пошлю.

Я на этих листках подозрительно сильно страдаю

Для такого спокойного слова, как "я не люблю".

Разве я не люблю? Если я не люблю, то откуда

Эта страсть вспоминать и бессонная ночь без огня,

Будто я и забыл, и не скоро еще позабуду,

И уехать хочу, и прошу, чтоб держали меня?

Телефон под рукой. Стоит трубку поднять с аппарата,

Дозвониться до станции, к проводу вызвать Москву...

По рублю за минуту - какая ничтожная плата

За слова, без которых я, кажется, не проживу.

Только б слышать твой голос! А там догадаемся оба,

Что еще не конец, что мы сами повинны кругом.

Что мы просто обязаны сделать последнюю пробу,

Сразу выехать оба и встретиться хоть в Бологом.

Только ехать - так ехать. До завтра терпенья не хватит.

Это кончится тем, что я правда тебе позвоню...

Я лежу в своем номере на деревянной кровати.

Жду экспресса на Север и мысли пустые гоню.

Ты мне смотришь в глаза: может, знаю я средство такое,

Чтобы вечно любить, чтобы право такое добыть,-

Взять за ворот любовь и держать ее сильной рукою.

Ишь чего захотела! Да если бы знал я, как быть!

Разве я бы уехал? Да я бы держал тебя цепко.

Разве б мы разошлись? Нам тут жить бы с тобою да жить.

Если б знать мне! Но жаль - я не знаю такого рецепта,

По которому можно, как вещи, любовь сторожить.

Нет, мой добрый товарищ, звонить не хочу и не буду.

Все решали вдвоем, и решали, казалось, легко.

Чур, не плакать теперь. Скоро поезд уходит отсюда.

Даже лучше, что ты в этот день от меня далеко.

Да, мне трудно уехать. Душою кривить не годится.

Но работа опять выручает меня, как всегда.

Человек выживает, когда он умеет трудиться.

Так умелых пловцов на поверхности держит вода.

Почему ж мне так грустно...







Письмо обрывалось на этом.

Я представил себе, как он смотрит в пустые углы.

Как он прячет в карман свой потертый бумажник с билетом

- Место в жестком вагоне мурманской "Полярной стрелы".

Отложивши письмо, я не мешкая вышел в контору;

я седого портье за рукав осторожно поймал:

- Вы не скажете мне, вы не знаете город, в который

выбыл тот, кто мой номер последние дни занимал?

- Не могу вам сказать, очень странные люди бывают.

С чемоданом в руках он под вечер спустился сюда.

И когда я спросил, далеко ль гражданин выбывает,

Он, запнувшись, сказал,

Что еще не решился куда.



1938

К. Симонов.

---

Вся моя жизнь в последнее время - это крестик в полночь на прожитом дне.

14 дней до весны.

---

Мне иногда становится страшно при мысли о том, что всего этого могло не быть.

Что ничего не изменилось бы, и я год за годом продолжала бы жить с человеком не по любви, а из жалости. Считать в уме до трех, сбиваясь на счете "два". Прощая. Из года в год, без малого семь лет. Понимая неправильность происходящего.

Не спрашивайте меня, зачем я вышла замуж. Не отвечу. Пожму плечами - не знаю. И не жалею ни о чем, так было нужно. Мне. Для того, чтобы однажды понять, что я иду не туда, что жизнь идет не в том направлении. Чтобы можно было сравнить с "сейчас" и понять, что столько лет прошло без смысла, без толку.

И чтобы научиться ценить все то, что ты сейчас мне даешь.



Только знаю я, сколько их - тех, кто живет с кем-то не по любви. В силу обстоятельств, из жалости или по зависимости. Тех, кто не может перешагнуть рубеж чьей-то любви ради своего будущего. И мне жаль, жаль тех, кто на самом деле и не нуждается в моей жалости. Тех, кто понимает в глубине души неправильность всего, но в данный момент не готов ничего изменить. Значит, время еще не пришло, значит, будет, намного или немногим позже - когда незначительная капля упадет в переполненную чашу терпения, и поставится точка, и захлопнется дверь, и совесть уже почти что не будет мучить...

Наверно, просто нужно многое пройти и оценить, чтобы однажды, оглянувшись назад, попытаться понять: как я могла без этого жить раньше?.. Без этих спокойных и уютных вечеров, без ласковых пробуждений, без тихого счастья и любви, без тебя. Попытаться- и не понять.

А еще страшнее от мысли, что я могла никогда всего этого не узнать...

---

Я так давно забыла, что такое - детство. И никогда не умела вот так беззаботно пробежать по колено в ни разу не топтаном снегу, проваливаясь по пояс, и выбираться со смехом из ловушки, поймав протянутую руку. Я никогда не умела взбивать снежные фонтаны из такого рассыпчатого и похожего на муку снега, падать в мягкий и пушистый сугроб и счастливо смеяться звездам. Чудачить и дурачиться, забыв о приличиях и серьезности. И, отдышавшись, вытряхивать набившийся в карманы снег, и ощущать, как падающие будто бы в замедленной съемке снежинки тают на горящих щеках и губах...

Я научилась сегодня. И пусть это никогда не пригодится мне, как курсы иностранного языка, уроки вождения или метод слепой печати. Это всего лишь бесполезное, ненужное умение дурачиться в снегу. Несерьезное и такое веселое.

Мне через месяц 24. Жизнь на этом

не кончается ©

)

---

Здесь в сотни раз сложнее, чем в парфюмерном отделе - где после третьего-пятого аромата уже не различаешь ньюансы и лучшее решение- остановиться. Иначе слишком велики шансы купить не то, не "свое".

Здесь все иначе. Маняще, затягивающе... Мой бермудский треугольник. Кофейная лавка. И уже чувствуешь, что не уйдешь просто так, не отпускает тот или иной запах. Просится взять с собой - чтобы потом, поплатившись сном, холодным вечером ощутить мягкий и нежный вкус того или иного сорта. Кофе, от которого на языке остается сладковатый или чуть горчащий, с ноткой ли ирисового ликера или черного шоколада привкус. Аромат, который со всей яркостью слышишь в каждой новой баночке, который не перебивает друг друга, а просто звучит по-своему. И я согласно киваю, закрываю глаза и на выдохе говорю "да", почувствовав "свой" запах, запах, от которого слегка кружится голова, - и еще одна отобранная баночка ставится передо мной.

...Я погружаюсь в запахи кофе, пропадаю в них, теряю счет времени. А число отобранных баночек передо мной незаметно растет, и все запахи настолько разные, что выбрать что-то одно выше сил. И нельзя удержаться. Четыре, пять? Дайте... все)